Пух и перья. Как ссорились помещики

Выделив им денег на дорогу, снабдив бумагами о предоставленной свободе, помещица отпустила бывших крепостных и пожелала им хорошо устроиться. Все трое ещё не знали в этот момент, что положили начало неприятному разбирательству.

Мирон и Матрёна отправились в Муромский уезд, где жила их дальняя родня. На первых порах решили остановиться там, в крестьянском доме, а потом подыскать себе другое жильё и наняться на работу. Акимов умел управляться с лошадьми, Матрёна шила. И в это время об их приезде узнала местная помещица, Прасковья Засецкая.

Пожилая дама отправила к Мирону своего управляющего, и велела передать: чтобы завтра же явился в её дом для починки крыльца. Для жены тоже нашли занятие – помогать кухарке, которая от старости плохо видела, и часто просыпала муку и сахар. Но и о какой оплате даже речи не шло. Прасковья Алексеевна рассуждала так – коли приехали крепостные, живут на её земле, должны трудиться ради её блага. Пусть благодарят, что их накормят и не прогонят.

Мирон Акимов пришёл, но с вольной грамотой в руках. Объяснил помещице Засецкой, что теперь он – человек свободный. И будет рад услужить Прасковье Алексеевне, и даже наняться на постоянную службу, но не как дворовый. Но дама и слушать не пожелала. Бумага бывшей хозяйки Мирона не произвела на неё ни малейшего впечатления. Помещица обвинила Мирона в подлоге и бегстве, и пригрозила судом.

Крестьяне советовали Мирону отступить: в этих местах барыню Засецкую знал каждый. Можно ли крестьянину пойти наперекор такой властной даме? Но Акимов проявил упрямство, и первым подал жалобу уездным властям на Прасковью Алексеевну. Дескать, притесняет вольных людей! А ещё написал подполковнице: окажите помощь, ваше благородие!

Такого в Муромском уезде прежде не видывали: бывший крепостной отстаивал свои права! Вокруг потирали руки – полетят пух да перья… На разбирательство приехала Авдотья Кокошкина, да лично подтвердила — нет у Засецкой прав заставлять работать Мирона Акимова. Говорят, Прасковья Алексеевна пообещала Кокошкиной, что не забудет обиду. Но всё для крестьянина обошлось. Вольную Мирона и его жены огласили на суде. Шёл 1853 год, и крепостное право уже «дышало на ладан».

На полвека раньше изрядно поссорились два помещика в Тульской губернии. Их владения соседствовали, и так получалось, что стада, во время выпаса, иногда оказывались на чужой земле. А принадлежали угодья князю Николаю Петровичу Оболенскому, человеку сурового нрава. Собственные крестьяне жаловались на него отцу князя. Их современница, Екатерина Сабанеева, так писала в дневниках:

«Являлись и бросались в ноги, прося милости и защиты… Непросто было переубедить князя, но отцу иногда удавалось».

Князь Оболенский не раз просил своего соседа, Дмитрия Александровича Иевлева, лучше следить за хозяйством. Сначала помещик обещал во всем разобраться, а потом жалобы Оболенского так ему надоели, что он перестал обращать на них внимание. И очень зря. Однажды конюх князя сообщил ему, что дюжина чужих коров перешла границу владений. Оболенский приказал немедленно изловить всё стадо и переправить в свободные стойла, что и было сразу же выполнено.

А к вечеру приехал к князю управляющий его соседа. И слёзно просил: «Верните! Барин гневаться будет!». В ответ Николай Петрович только хмыкнул, а потом озвучил сумму «выкупа», и на все возражения иевлевского управляющего отвечал одинаково: «Не доглядели? Так сумейте исправить». На какие ухищрения пришлось пойти человеку, неизвестно. Но сумму он собрал и коров пригнали назад.

И надо же такому случиться, что неделю спустя козы из владений Оболенского тоже переступили границу! Но теперь их поймали и увели к себе иевлевские крестьяне, а когда просить за стадо прибыл гонец от Николая Петровича, то ему… назвали в точности такую же сумму, что была уплачена семью днями ранее. Дело приобретало интересный оборот.

Трудно представить себе ярость князя. Пух и перья летели по всему поместью, но Оболенскому всё же пришлось уступить. С Иевлевым он больше не разговаривал, а знакомым сетовал, что сосед ему попался «человек скупой, своенравный, без всякого уважения».

Так же сетовал на соседей и помещик Матвей Васильевич Аргамаков, который служил в драгунском полку, а выйдя в отставку, решил поселиться в своих владениях, под Клином. Пока шла его служба, имением почти никто не занимался. Родные умерли, управляющий был стар. Аргамаков сначала перестроил дом, а затем начал внимательно изучать карту своих земель, да еще и объезжал все потихоньку. И выяснилось: сосед Чирков разбил на его участке сад, а помещица Остафьева построила овин на его территории, и в лесочке, ближе к краю владений, постоянно охотились крестьяне барыни Киселевой.

Аргамаков увещевал, а когда понял, что его слова не воспринимают всерьёз, обратился в суд. У него на руках были документы о собственности на землю, подписанные ещё в 1743-м году. А его обидчикам возразить было нечего. Матвей Васильевич добился сноса овина, спилил фруктовые деревья, и только выпроводить охотников оказалось сложнее.

Тяжбы между помещиками в России возникали постоянно: в 1851 году их насчитали 790, а годом позже – 1129. Спорили, кому принадлежат леса и поля, обвиняли друг друга в порче имущества, иногда делили наследство. Например, с 1848 по 1853 не могли договориться между собой вдова и сестра помещика Названова из Владимирской губернии, а в XVIII столетии князь Голицын долго отстаивал право на имущество семьи Кантемир.

Про ссоры помещиков писали и Пушкин в «Дубровском», и Гоголь в «Миргороде», и Салтыков-Щедрин. Любопытно, но чаще всего не находили общего языка соседи. Даже владельцы солидных угодий, люди с громкими именами и титулами, иногда не могли разобраться из-за пустяка или несходства во взглядах.