Главные страсти в жизни Александра Куприна, потерявшего себя без России

За ним плыла – белая колесница, полная венков из белых цветов… В белом гробу лежал поручик белой армии, воевавший против советской власти Александр Куприн. Мало кто знал, что между белыми дрогами и колесницей в черной машине с завешенными стеклами ехали две жены, две вдовы Куприна- два самых дорогих ему человека, с которыми он познакомился в одном доме у Пяти углов на Разъезжей улице в один и тот же ж день.

Жизнь не баловала нашего героя с детства. Мать писателя Любовь Куприна была урожденная татарская княжна Кулунчакова из ветви древнего князя Кулунчака, но предки ее не смогли выкупить княжество. Отца Куприн не помнил, ведь он умер от холеры, когда мальчику было два года. Был он мелким чиновником, так и не сумел подняться выше коллежского регистратора четырнадцатого класса в Табели о рангах.

С четырех лет Саша, единственный выживший из братьев, жил с матерью во Вдовьем доме. Вдовий дом — казенное благотворительное заведение, где проживали вдовы, мужья которых прослужили на гражданской или военной службе не менее 10 лет и большинству из них выплачивалась пенсия. В его детских воспоминаниях всегда будут присутствовать зеленые стены, вечное вязанье старух и вечные запахи опрятной старости. Его суровая мать, уходя по делам, привязывала мальчика шелковой нитью к кровати, чтобы тот не сбежал познавать мир вокруг. Мать попала даже в его рассказ «Река жизни»: «Моя мать. Она была причиной, что вся моя душа загажена, развращена подлой трусостью… Мои первые детские впечатления неразрывны со скитаньем по чужим домам, клянченьем, подобострастными улыбками, нестерпимыми обидами, попрошайничеством, слезливыми жалкими гримасами, с этими подлыми уменьшительными словами: кусочек, капелька, чашечка чайку… Мать уверяла, что я не люблю того-то лакомого блюда, лгала, что у меня золотуха, потому что знала, что от этого хозяйским детям останется больше..» Как бы то ни было, матери Саша купит с первого гонорара в десять рублей за девять ботинки, и лишь рубль истратит на себя. Юность Куприна прошла в «казенных» учреждениях. Сиротская школа в Москве, потом кадетское училище, где царил культ кулака и 3-е Александровское училище юнкеров.

Именно в училище юнкеров он напишет и напечатает свой первый рассказ «Последний дебют», за который получит и два дня карцера за «бумагомарание», и первый гонорар в десять рублей. Потом станет писать рассказы «на бегу, на лету, посвистывая», как признается позже Бунину. После окончания училища Куприн, подыхая от скуки, тянул военную лямку в маленьком провинциальном городке. В эту жизнь он, как мог, вносил разнообразие своим удальством и лихачеством. Однажды Куприн въехал на лошади на второй этаж ресторана. Хвастал потом, что этот трюк «даже в цирке один из самых трудных». В другой раз от скуки сиганул в окно, когда одна красивая дама, окруженная юными офицерами, пообещала поцелуй тому, кто прямо сейчас прыгнет со второго этажа. Через минуту бледный, но веселый Саша предстал перед шутницей. «Сударыня, – сказал с поклоном, – я не шиллеровский герой. Любой из офицеров полка сделал бы это гимнастическое упражнение. Но… если можно… позвольте мне отказаться от поцелуя…». Затем, после нескольких лет унылой военной службы в провинции, выход в отставку, полуголодное существование человека без профессии, первые литературные удачи, стремительный взлет, слава, деньги, кутежи. Всё было в его жизни. Но главным была любовь, которая наполняла его жизнь смыслом и давала силы в самые трудные минуты. Любовь соединила Куприна с двумя женщинами, которым суждено было стать его женами. Эти две женщины проводили его в последний путь. Это были Мария Давыдова и Елизавета Гейнрих. Удивительный случай, но обоих девушек Куприн увидел в один день и в одном месте. Бунин с Куприным явились в дом к издательнице популярного литературного журнала «Мир Божий» Александре Аркадьевне Давыдовой. По причине болезни хозяйки их приняла её приемная дочь Муся – двадцатилетняя курсистка-бестужевка, черноглазая, остроумная Мария Карловна. Муся была подкидышем. Когда-то её младенцем принесли к дверям Давыдовых. «Разрешите представить вам жениха, – балагурил, раздеваясь в прихожей, Бунин. – Талантливый беллетрист, недурен собой… Ну… Как вам? У вас товар, у нас купец…» «Нам ничего, – подхватила шутку Маша. – Мы что? Как маменька прикажут…» Но на другой день оба писателя были приглашены к обеду. Теперь обедали уже с «маменькой». А двум горничным помогала у стола хрупкая девушка с лебединой шеей, которую звали просто Лизой и которая была в семье Давыдовых «нелюбимой сиротой». Тогда Куприн, уже влюбленный в Машу, не разглядел Лизу и не мог даже предположить, что через шесть лет второй женой его после Маши станет как раз она – Лиза Гейнрих, сестра жены Мамина- Сибиряка, отданная «на воспитание». Маша на фоне скромной и простодушной Лизы была, конечно, ярче. Маша знала как казаться доброй, а Лиза по природе своей была сама доброта. Всего через три месяца Маша станет женой Куприна. А подруге Ариадне Тырковой признается: «Знаете, маме хочется, чтобы я вышла за Куприна». – «А вам-то самой хочется? – спросит та. – Не выходите зря. Не надо. Он в вас по-настоящему влюблен». Маша в ответ лишь рассмеется: «Знаете, что мама сказала? Выходи. У нас будет ребеночек. А потом, если Куприн надоест, можно его сплавить, а ребеночек останется…» Так и случится.

Как потом оказалось, Маша любила в нем только будущего великого писателя. Когда он признался ей, что хочет написать повесть «Поединок» , жена твердо сказала :«Я верю в тебя». Но когда повесть у него забуксует, Маша покажет ему на дверь: «“Поединок”! А до той поры я для тебя не жена!..» И Куприн- сорвиголова покорно снимет себе комнатку, даже осудит себя: «с влюбленными мужьями иначе нельзя». И законная жена будет позволять ему визиты домой к ней и дочери как гонорар за новые написанные главы. Однажды, когда он, чтобы увидеть Машу, подсунул ей уже читаную главу, дверь для него не откроется. Тогда смелый и лихой мужчина сядет на грязные ступени черной лестницы и по-детски расплачется. Маша не только заставляла его писать «Поединок», но в буквальном смысле слова спасла эту повесть для нас.

После прочтения пятой главы она, к мнению которой он всегда прислушивался, вдруг сказала, что монолог героя – это в точности Чехов, его «Три сестры». Обиженный Куприн, стиснув зубы, станет рвать рукопись. Только через три месяца, извиняясь, скажет, что в той рукописи «было кое-что недурно» и что ему жаль ее. Маша протянет ему склеенные ею страницы… «Машенька! Это же чудо! –он кинется целовать ее». Но к работе над «Поединком» вернется через долгих полтора года… Слава его к тому времени была уже не меньшей, а может, и большей, чем у Горького, и даже Чехова. Но и Куприн не был идеальным мужем. Как-то он признался переводчику Федору Филеру в пивной-«разврат и пьянство – вот моя нынешняя жизнь». «Как же ты можешь при этом писать?» – «Могу. Обливаюсь холодной водой и пишу». Это про него ходили стихи: «Если истина в вине, // Сколько истин в Куприне?!.» Однажды в состоянии подпития Куприн послал царю Николаю II письмо с просьбой предоставить крымской Балаклаве, в которой он замечательно провел лето, статус вольного города. И забыл об этом. Однако, государь ответил:«Когда пьете, закусывайте». Бедная Мария вынесла немало. Её мог ночью будить дворник, чтобы она пошла удостоверить личность мужа, который подрался с полицейским. Как-то приревновав Машу, когда она вернулась из театра чересчур поздно, подожжет спичкой на ней черное газовое платье. Еле успеют погасить. Будет убегать из дома, потом каяться, затем снова писать, что между ними «всё кончено», и снова – приходить. Притворяясь собачкой, чтобы «облизать» любимую. Будет уезжать даже к Черному морю, чтобы работать по-настоящему, но Маша станет верить ему всё меньше и меньше. Да и сама Маша временами раздражала его- властная, волевая, слишком рациональная, хотя дочь Лидочка -Лелюша вызывала острую отцовскую любовь. Как-то маленькая Лелюша прочитала гостям стих собственного сочинения:

У меня есть папа,

У меня есть мама.

Папа много водки пьет,

Его за это мама бьет…

Их отношения стали мучительными, но «Разойтись с ним было трудно», – скажет Маша. Трудно из-за неуёмной страсти. Он тоже назовет это страстью и очень мудро скажет: «Сила любовной страсти уравнивает все разницы, пола, крови, происхождения, возраста и даже социального положения!.. Но в этой стихии всегда властвует не тот, который любит больше, а тот, который любит меньше: странный и злой парадокс!..» Он любил Машу больше, чем она его. А его больше, чем себя, любила вторая жена Елизавета Морицовна Гейнрих, которую он называл Ми Ли- производное от Милой Лизы, а ещё Сюзинкой.

Лиза была сиротой и происходила из старинного венгерского рода Ротони-Гейнрих. Она была младшей сестрой жены Мамина-Сибиряка. После женитьбы на Маше Куприн несколько раз видел Лизу у Мамина-Сибиряка, пока не состоялась та самая встреча , где он вдруг прозрел и увидел как похорошела Лиза. Девушка была в форме сестры милосердия. «На фронт едет, на войну с Японией, – сказал ему Мамин и добавил: – Смотри не влюбись…» «Достанется же кому-то такое счастье», – ответил Куприн. Потом до него будут доходить слухи, что Лиза добралась до Мукдена, пережила какое-то крушение поезда в иркутском туннеле, работала в госпитале и даже награждена медалями. Но удивило его другое: то, что Лиза едва не покончила с собой из-за любимого ею человека, который на ее глазах избил какого-то солдата. Вот чего она не стерпела. Как и Куприн, она всей душой откликалась на чужую боль. Девушка, вернувшись с фронта, Куприных в городе не застала. Но, зайдя к ним домой, увидела, что их дочь Лида, больная дифтеритом, лежит в постели под приглядом няньки и без родителей. Лиза уже не отошла от ее кровати, осталась спасать ее. Маша, «обрадовавшись привязанности дочери к Лизе», предложила ей поехать с ними в Даниловское, в имение друга Куприна – Батюшкова, внучатого племянника поэта. В парке у пруда писатель и объяснился в любви Лизе. «Что вы, что вы, Александр Иванович! – испугалась она– А как же ЛЕлюшка? Как вы можете даже подумать о том?» И вырвав руку, не дослушав его, убежала. А рано утром, не сказав никому ни слова, тихо собралась и уехала. Лиза устроится в какой-то госпиталь на окраине и будет держать это в тайне даже от близких. И все-таки там через полгода ее отыщет Батюшков со словами : «Спасите, Куприна от пьянства, от скандалов в семье, от сброда, который его окружал, ведь он «с двух сторон» жег свечу своей жизни». Потом Батюшков в каком-то ресторане найдет и Куприна. «Саша, Саша, – будет трясти его за плечи, – я нашел Лизу. Она согласна…» Единственное её условие было — излечиться от пьянства и они поехали за этим в Гельсингфорс, нынешний Хельсинки. Только через два года они обвенчались, потому что первая жена не давала развод. Пусть Куприн не стал другим, но в России они были счастливы и Лиза почти всегда улыбалась.Она улыбалась, когда в деревне он привел в дом лошадь и настоял, чтобы она ночевала рядом с его кроватью: «Я хочу знать, как лошадь спит»… Хохотала, когда он, играя в домашнем спектакле какого-то любовника, так страстно поцеловал свою партнершу, что та не только забыла роль, но тихо застонала: «Дайте атмосферу! Мне не хватает атмосферы!..» Под впечатлением от любви к ней он написал свою знаменитую повесть -гимн любви «Суламифь» с такими словами: «Верь мне, тысячи раз может любить человек, но только один раз любит. Тьмы людей думают, что любят, но только двум из них посылает Бог любовь»…Он молодел с ней. Уговаривает Уточкина взять его в полет на воздушном шаре и поднимается на тысячу двести метров. Потом взлетает в небо на аэроплане. А под наблюдением водолаза, дважды опускается на дно, причем второй раз в присутствии Лизы. В Киеве организует атлетическое общество. В сорок три года идет учиться стильному плаванию у чемпиона мира Романенко. Все это делает для того, чтобы познавать мир и себя в нем, а потом рассказывать об этом в своих произведениях.

Из воспоминаний Александра Грина: «Пестрый человек был… Одним из главных качеств, определяющих стиль его жизни, было желание во всем и везде быть не только первым, но первейшим… Это-то и толкало его на экстравагантности, иногда дурно пахнущие. Он хотел, чтобы о нем непрерывно думали, им восхищались». В Гатчине на Елизаветинской улице Куприн купил зеленый домик. «Представляешь, Лизонька, — радовался он по-детски, — у нас будет дом на улице, которая названа в твою честь!» В их домике было множество животных: собаки, кошки, обезьяна; во дворе в деревянных и каменных пристройках — лошади, козы, медвежонок, куры, гуси. Перед домом Куприн разбил цветник, который благоухал на всю Елизаветинскую улицу.

В этом доме он встретил Первую мировую войну, и две революции за ней. Октябрьский переворот принял почти равнодушно. Он еще во времена Февральской революции видел как резали на улицах офицеров, как живых завязывали в мешки и бросали в прорубь. После революции будет работать у Горького в издательстве «Всемирная литература» и с Блоком читать лекции на курсах журналистики и тогда же предложит новой власти делать беспартийную газету «Земля» для крестьянства. С идеей беспартийной газеты Куприн поехал к Ленину в Кремль, о чем вспоминал не раз в очерках и рассказах так: «По каменной, грязной, пахнущей кошками лестнице мы поднялись на третий этаж в приемную – жалкую, пустую, с непромытыми окнами, с деревянными скамейками по стенам, с единственным хромым столом в углу… Из-за стола подымается Ленин… У него странная походка: он так переваливается с боку на бок, как будто хромает; так ходят кривоногие, прирожденные всадники. Во всех его движениях есть что-то “облическое”, что-то крабье. Но эта наружная неуклюжесть не неприятна… Он сразу производит впечатление телесной чистоты, свежести и, по-видимому, замечательного равновесия в сне и аппетите… Разговор наш очень краток. Я говорю, что мне известно, как ему дорого время, и поэтому не буду утруждать его чтением проспекта будущей газеты… Но он все-таки наскоро перебрасывает листки рукописи… Спрашивает – какой я фракции. Никакой… “Так! – говорит он и отодвигает листки. – Я увижусь с Каменевым и переговорю с ним…”». Идея с газетой провалилась. Демьян Бедный напишет: «Из всей… истории Куприн сделал единственно правильный вывод – сбежал вместе с Юденичем…» Но прежде, чем он сбежит, большевики все-таки арестуют Куприна и он просидит в знаменитых Крестах три дня. После освобождения Гатчины войсками Юденича узнает, что был одним из первых «в числе кандидатов… для показательных расстрелов». В 1920, когда Юденича отбросят и начнутся бои за Гатчину, Куприн, отправив семью подальше от линии фронта, возьмет с собой томик Пушкина, надписанные фотографии Толстого и Чехова, и навсегда уйдет из «зеленого домика». Уйдет, оставив распахнутой, незапертой дверь. Словно знал – вернется. Про жизнь Куприна в Париже можно сказать его же словами: «Видели ли вы, как лошадь подымают на пароход, на конце парового крана? Лишенная земли, она плывет в воздухе, бессильная, сразу потерявшая всю красоту, со сведенными ногами, с опущенной тонкой головой… Это – я…» Куприн тогда так много пил, что врач, осмотревший его, сказал: «Если пить не бросит, жить ему осталось не больше шести месяцев». Он не бросил и прожил еще лет пятнадцать. Про себя он сам напишет: «Дела мои – бамбук, не поется и не свищется». Оттого он всё чаще подрабатывал простым корректором в газете «Парижский вестник». А про Лизу писал, что ей приходится «столько бегать, хлопотать и разрываться на части, что не хватило бы и лошадиной силы».

На ней держалась вся парижская жизнь семьи Куприных: кухня, долги, штопка чулок, поиски лекарств, попытка открыть переплетную мастерскую, потом, после разорения, – книжного магазина, тоже лопнувшего. Лиза из сострадания «опекала двух-трех калек или неудачников», беременных женщин, больных детей, никогда не отказывала в хлебе даже человеку с улицы, но от этого жизнь их семьи становилась лишь беднее. А вот их дочери Ксюше никого не было жаль, даже отца, который для неё ничего не жалел. Он продал эскиз Репина «Леший», который долго выпрашивал у художника, продал ради лучших врачей и курорта в Швейцарии во время её болезни. Ксюша или Киса — для близких в шестнадцать была принята в знаменитый Дом моделей Поля Пуаре, потом стала знаменитой киноактрисой.

Каждый вечер за ней заезжали друзья на дорогих машинах, ей платили высокие гонорары, которые она спускала на престижные туалеты, а семье в это время отключали за неуплату газ и свет. В книге об отце Киса рассказала, как однажды, ожидая друзей на улице, она вдруг увидела беспомощного, худенького, почти слепого отца, который, обращаясь в пустоту, на жалком французском просил хоть кого-нибудь помочь ему перейти дорогу. Какие-то девушки смеялись: «Смотри, какой-то старичок боится перейти дорогу!» «Папа плохо видел, – вспоминала она – И кроме того, был подшофе. Мне было неловко подойти к нему сразу, и я подождала, пока девушки уйдут». Хотя на самом деле она так и не подошла к отцу. Из воспоминаний Бунина о Куприне: «Я как-то встретил его на улице и внутренне ахнул! Он шел мелкими, жалкими шажками, плелся такой худенький, слабенький, что казалось, первый порыв ветра сдует его с ног, не сразу узнал меня, потом обнял с такой… грустной кротостью, что у меня слезы навернулись…» Писатель тяжело болел- рак. В последний год жизни в Париже он не узнавал никого. Кто уговорил его вернуться в СССР — тайна. Лиза его не только давно не смеялась, но уже и не плакала. А Киса , которая всегда поддерживала намерение родителей вернуться на Родину, в последний миг отказалась. Уговаривала Куприна и Муся-первая жена, которая стала женой крупного большевистского чиновника, в будущем посла СССР в Италии. «Теперь, дорогой Сашенька,– писала она, – каковы мысли твои и чувства о возвращении в Россию?.. Вряд ли эмигрантское существование может тебя удовлетворять. Эта жизнь пауков в банке – с ссорами, сплетнями и интригами – не для тебя… Я не имею решительно никаких полномочий… но… могу частным образом навести справки, возможно ли твое возвращение…» И товарищ Сталин разрешает впустить Куприна обратно на родину. Поезд «Париж – Москва» встречали по высшему разряду.

На перроне под фотовспышки к Куприну кинулся сам Фадеев, первый секретарь Союза писателей. Куприн глянул на него сквозь темные очки и с каменным лицом отчетливо сказал: «А ты кто такой?..» Обиженный Фадеев, говорят, не стерпел и, развернувшись на каблуках, кинулся к лимузину, стоявшему на площади. Куприн уже никого не узнавал, кроме двух самых близких ему людей- Марии Карловны- Муси и Лизы. Ему сначала предоставят дачу в Голицыне под Москвой, в доме отдыха писателей, а потом подберут домик в милой его сердцу Гатчине, где он умрет через полтора года. Когда-то в молодости, заболев, Куприн сказал, что, умирая, хотел бы, чтобы любящая рука держала его руку до конца. Лиза и держала, пока рука не превратилась в лед. «Не оставляй меня, – шептал он – Люблю смотреть на тебя… Вот-вот начинается!.. Не уходи от меня… Мне страшно…». Прожили они вместе 31 год. Это ей он написал:«Нет никого лучше тебя, ни зверя, ни птицы, никакого человека!» Обожаемая дочь Киса вернется в СССР только после смерти матери– в 1958. После смерти мужа Лизе не для кого было жить. Ни дочери, ни друзей, ни даже знакомых. Ей было уже шестьдесят, когда она покончила с собой, пережив мужа на 4 года. Как случилось самоубийство, в точности неизвестно. По одному рассказу она повесилась в здании Академии художеств на Неве, где работала в блокаду в библиотеке. А по другой версии выбросилась из окна квартиры на Лесном зимой 1942.